danuvius | Еще раз о «парижском богословии»

В эпоху «железного занавеса» Лосский, Мейендорф и др. представители этого направления казались многим (в т. ч. и мне) чуть ли не откровением. Ныне же прихожу к твердому выводу, что эта школа принесла больше вреда, чем пользы, в силу: 1) весьма среднего научного уровня работ, 2) конфессиональной ангажированности, 3) чересчур большой религиозно-философской составляющей. Если в «совковую» эпоху увлечение парижанами было отчасти оправданным и извинительным, то в настоящее время оно становится просто вредным и опасным (например, в «ИВФ» В. М. Лурье, вдобавок к своим собственным фантазиям, еще и сознательно подстраивает всю историю виз. богословия под концепции «парижского богословия»). Это же значимо и применительно к «богословию иконы». Книга Л. Успенского стала фактически учебником в ПСТГУ, культивирующем свои связи с Парижем. Между тем в распространенном ныне «богословии иконы» больше вымыслов, чем правды. Основы этого были заложены еще кн. Е. Трубецким и П. Флоренским. Весьма показательно, напр., что в «Иконостасе» техника иконописи излагается в основном по статье С. Прохорова в «Светильнике» (см. в моем критическом издании — и только в нем — 1994 г., с. 213–221; параллели с «Иконостасом» легко установить по указателю предметов). Конечно, вряд ли познания Флоренского в этой области ограничивались Прохоровым, но то, что далеко идущие выводы Флоренский делает во многом от незнания ремесленной стороны иконописи или сознательного игнорирования технических деталей в угоду своим концепциям, очевидно. Так же Флоренский обращался и с языком (этимологией), ничтоже сумняшеся оправдываясь примером Платона (!), хотя познания Флоренского в языках был весьма скромными на самом деле (это видно из множества ошибок в рукописях и в греческом, которые, увы, я не отметил в крит. издании, и в еврейском; очень хорошо, что в БТ 42 все ляпы Флоренского скрупулезно отмечены А. Пономаревым).

К похожему выводу о «парижском» «богословии иконы» приходит и И. Горбунова-Ломакс в только что изданной книге «Икона: правды и вымыслы» ([СПб.]: Сатисъ, 2009. 278 с. Книга во многом спорная, однако весьма полезная как противовес зашоренности сознания стереотипами. Весьма рекомендую к прочтению.

Возвращаясь к богословию в собственном смысле, присоединяюсь и к выводу М. Ю. Реутина о том, что монография Мейендорфа о Паламе не открыла, а наглухо закрыла пути к научному (непредвзятому, полному и объективному) изучению богословия Паламы. Несомненно, монография Мейендорфа (которой, кстати, в русском переводе в научных целях совершенно нельзя пользоваться — рецензию В. Асмуса нужно тут существенно усилить) явилась в богословском плане большим шагом назад по сравнению с работами того же М. Жюжи, выводы которого в монографии Мейендорфа не только остались без ответа, но даже и не были воспроизведены. Насколько был непредвзят Лосский в монографии об Экхарте — еще предстоит выяснить, хотя сомнительность его построений в обоих «Богословиях» у специалистов вряд ли может вызывать сомнения.

Всякие «религиозные философии» и «парижские богословия», граничащие с ересью, а то и прямо переходящие в нее (например, имяславие в том виде, в каком оно получило обоснование у Флоренского, Лосева и Булгакова — здесь я целиком и полностью согласен с монахом Диодором (Ларионовым), хотя и не одобряю стилистики его высказываний; софиология у тех же мыслителей), стали возможны только из-за отсутствия нормальной богословской школы (и, соответственно, богословия, которое невозможно без «школьной предпосылки» и без традиции) в дореволюционной России, которая слишком поздно начала приближаться к европейскому уровню, но так до него и не дошла (а нынче этой школы и вовсе нет и неизвестно, когда появится и появится ли вообще). «Парижское богословие» — скороспелый суррогат богословия, возникший из естественной (особенно в эмиграции) необходимости иметь «живое» (и отвечающее «нуждам дня») богословие, отвечающее моде на «революции», в отсутствие длительной традиции и школы, а также соответствующей материально-технической базы. Давно пора отказаться от всяких «революций», в том числе и в богословии, и сначала вернуться к нормальному научному изучению первоисточников (которое невозможно без фундаментального знания языков, палеографии и т.д.) и к «схоластическому» («школьному») богословию, без которого мы имеем то, что имеем сейчас в нынешних духовных институтах и академиях — рассадник всяческих ересей от «парижского богословия» в катехизисах Давыденкова и проч. до «евхаристологии» Осипова.