Глеб Якунин был уверен, что Кураев -- сотрудник органов, цитату я уже приводил. Сам Кураев отрицает, что давал подписку (проверить мы этого не можем, увы), но не скрывает факт своего сотрудничества с органами и стукачества в семинарии:
+Первый звонок в мою дверь прозвучал через два дни после того, как я подал документы в семинарию. На пороге стоял человек и протягивал красную корочку: «Я капитан такой-то». И началось многолетнее ломание, которое (мы потом с друзьями сверили) обычно шло по вполне определенной схеме...
И я оказываюсь перед выбором. Вернуться в мир я уже не могу, там я со всем порвал, на работу меня тем более не возьмут. А главное - мечта служить церкви, к которой я шел уже несколько лет. Или какой-то ни к чему не обязывающий звонок... Сдаю экзамены и поступаю, прекрасно понимая, что это зависело вовсе не от того, как я их сдам...
Звоню Александру Николаевичу. Разговор вроде бы ни к чему не обязывает. Как себя чувствуете? Все нормально? Как кормят? Не устаете? Ну и слава Богу. Всего доброго. Все.
В чем смысл такого разговора? Человек позвонил, и это главное. Это своего рода проба на «советскость», тест на определение, диссидент ты или нет. Я никогда не был диссидентом, меня не прельщал этот путь. И брезгливости от контакта с органами власти я не испытывал...
Можно ли было избежать всего этого? Можно ли было сказать «нет», «я не буду встречаться»? Открыто, по-моему, никто не решался...
Но в какой-то момент надо было «повязать» человека окончательно - сделать агентом и дать ему кличку. Мой Александр Николаевич мне так прямо и сказал: «Понимаете, я ведь отчитываюсь перед начальством, и я должен как-то называть вас». Я предложил все-таки называть меня по фамилии и никакой клички не взял. Другие поступали иначе. Иногда давали клички и без ведома...
Тогда за меня вступился ректор - архиепископ Александр. Очевидно, он смог договориться с органами, чтобы меня не выгнали, но просто послали учиться в духовную академию в Румынию. Странное дело, но там меня никто не трогал. Хотя наверняка чекисты действовали при Чаушеску вольготно.
А всем остальным я хотел бы в связи с тем, что сейчас пишется об отношениях высших церковных иерархов с КГБ, сказать следующее: если вы узнаете, что члены коллегии Минздрава назначались по согласованию с КГБ, вы не перестанете ходить в поликлинику и не станете всех врачей считать «чекистки в белых халатах»? Но так же и с церковью: если был грех на совести иерархов - это их забота...+
Выводы из этого рассказа Кураева, на мой взгляд (как и на взгляд Якунина), очевидны. Следует отметить, что никаких ноток раскаяния в этой "исповеди" не чувствуется: Кураев вполне оправдывает себя и многих других за сотрудничество с органами. Поэтому сии воспоминания не засчитываются как покаяние.
P. S. Надо отдать должное последовательности Кураева. Личный грех священника никак не отражается (якобы, согласно школьному богословию) на священнодействиях, отсюда сотрудничество священнослужителей с КГБ или их гомосятина/педофилия -- никак не влияет на всю Церковь, это личные грехи... (глубоко ошибочная позиция, не принимающая в расчет фактор огласки и отсутствия после нее расследований).
+Первый звонок в мою дверь прозвучал через два дни после того, как я подал документы в семинарию. На пороге стоял человек и протягивал красную корочку: «Я капитан такой-то». И началось многолетнее ломание, которое (мы потом с друзьями сверили) обычно шло по вполне определенной схеме...
И я оказываюсь перед выбором. Вернуться в мир я уже не могу, там я со всем порвал, на работу меня тем более не возьмут. А главное - мечта служить церкви, к которой я шел уже несколько лет. Или какой-то ни к чему не обязывающий звонок... Сдаю экзамены и поступаю, прекрасно понимая, что это зависело вовсе не от того, как я их сдам...
Звоню Александру Николаевичу. Разговор вроде бы ни к чему не обязывает. Как себя чувствуете? Все нормально? Как кормят? Не устаете? Ну и слава Богу. Всего доброго. Все.
В чем смысл такого разговора? Человек позвонил, и это главное. Это своего рода проба на «советскость», тест на определение, диссидент ты или нет. Я никогда не был диссидентом, меня не прельщал этот путь. И брезгливости от контакта с органами власти я не испытывал...
Можно ли было избежать всего этого? Можно ли было сказать «нет», «я не буду встречаться»? Открыто, по-моему, никто не решался...
Но в какой-то момент надо было «повязать» человека окончательно - сделать агентом и дать ему кличку. Мой Александр Николаевич мне так прямо и сказал: «Понимаете, я ведь отчитываюсь перед начальством, и я должен как-то называть вас». Я предложил все-таки называть меня по фамилии и никакой клички не взял. Другие поступали иначе. Иногда давали клички и без ведома...
Тогда за меня вступился ректор - архиепископ Александр. Очевидно, он смог договориться с органами, чтобы меня не выгнали, но просто послали учиться в духовную академию в Румынию. Странное дело, но там меня никто не трогал. Хотя наверняка чекисты действовали при Чаушеску вольготно.
А всем остальным я хотел бы в связи с тем, что сейчас пишется об отношениях высших церковных иерархов с КГБ, сказать следующее: если вы узнаете, что члены коллегии Минздрава назначались по согласованию с КГБ, вы не перестанете ходить в поликлинику и не станете всех врачей считать «чекистки в белых халатах»? Но так же и с церковью: если был грех на совести иерархов - это их забота...+
Выводы из этого рассказа Кураева, на мой взгляд (как и на взгляд Якунина), очевидны. Следует отметить, что никаких ноток раскаяния в этой "исповеди" не чувствуется: Кураев вполне оправдывает себя и многих других за сотрудничество с органами. Поэтому сии воспоминания не засчитываются как покаяние.
P. S. Надо отдать должное последовательности Кураева. Личный грех священника никак не отражается (якобы, согласно школьному богословию) на священнодействиях, отсюда сотрудничество священнослужителей с КГБ или их гомосятина/педофилия -- никак не влияет на всю Церковь, это личные грехи... (глубоко ошибочная позиция, не принимающая в расчет фактор огласки и отсутствия после нее расследований).