Богословский этюд

Божественные действия принадлежат сущности Троицы и едины для всех трех Лиц. Лишь рождение Сына от Отца и исхождение Духа от Отца же (и, соответственно, аналогичные действия Отца) являются ипостасными особенностями, присущими каждому Лицу и не свойственными другим Лицам. Но возникает вопрос: почему же не воплотилась вся Троица? Тогда либо названными ипостасными идиомами не исчерпываются исключения и внутри Троицы есть другие отличия, либо догмат формулирован неверно и действия относятся к Лицам.
И все же ответ лежит, по-видимому, в иной плоскости. Нельзя проводить резкого различия между внутроичной жизнью (богословие) и действиями Троицы вовне (икономия). Исхождение и посылание Духа больше различаются в православном богословии (и греч. языке), нежели в католическом (и лат. языке). Сын рождается вечно, но и во времени (воплощается). Дух исходит вечно, но и во времени (посылается). Это временнЫе проявления ипостасных идиом Божественных Лиц. В таком случае никакой апории не наблюдается, а ответ на вопрос: почему не воплотилась вся Троица? — становится очевидным.
Этот ход размышлений заставляет нас идти далее в этом направлении. Если не случайна связь между проявлением внутритроичных отношений вовне, то и рождение Сына от Духа Свята, и ниспослание Духа от Сына (и до Пятидесятницы, и во время нее) столь же неслучайны. Эта «инверсия» внутритроичных отношений в икономии подчеркивает участие всех Лиц Троицы в Ее действиях. Можно предположить, что и в богословском плане не только Дух исходит от Отца через Сына, но и Сын рождается от Отца через Духа. Тогда и католическое Filioque представляется неточной формулировкой, и тем более фотианское и постфотианское «от одного Отца». Только Spiritus procedit a Patre per Filium наиболее верно отражает внутритроичные отношения и их проекцию вовне — формула, имеющая почтенную историю на всем протяжении византийского богословия и освященная авторитетом Вселенского Собора и множества отцов. И равным образом возможна параллельная формула: Filius nascitur a Patre per Spiritum (формула, неизвестная мне у отцов, хотя, возможно, у кого-то она и имеется). При обеих этих формулировках сохраняется и монархия Отца, и участие всех Лиц Троицы во внутритроичной жизни без смешения и без разделения, и «зеркальная» проекция действий Троицы вовне. Тем самым отпадают и все разногласия между православными и католиками как крайности нечетких формулировок.

Другой богословский этюд

Почему у воскресшего Христа остались «язвы гвоздиные»? Ведь тела после воскресения меняются, и мученики, воскреснув, будут с головами, усеченными в земной жизни, а не без оных. Отцы либо обходят этот вопрос, либо отвечают в привычном русле: «по икономии», чтобы уверились ученики.
Однако примеры множества святых отцов — от апостола Павла, носившего «язвы гвоздиные», до свт. Димитрия Ростовского, написавшего в подражание католикам специальную службу пяти язвам Христовым, — заставляют подойти нас к этой тайне с бОльшим вниманием.
В раннем христианском богословии был распространен теологумен о том, что первый Адам не был ни смертным, ни бессмертным. Христос, родившийся от непорочной и безгрешной Девы сверхъестественным образом, был чужд греха. Но ведь смерть — последствие греха, и только благодаря ему стала властвовать над людьми. Поэтому уже само рождение Нового Адама — а не только Его воскресение — было началом восстановления человеческой природы. При рождении Спасителя человеческая природа была восстановлена до состояния Адама до грехопадения, а при воскресении эта природа стала бессмертной и получила вечную жизнь. Но потому и тело Его не было смертным по природе (если я верно помню, афтартодокетизм не был осужден в Византии официально Вселенским Собором; мнение прп. Иоанна Дамаскина является его частным суждением; кроме того, теологумен о «ни смертном ни бессмертном» Теле значительно тоньше, нежели утверждения афтартодокетов). Если бы Он прожил в Своей земной жизни дольше, Он вряд ли старел бы и вряд ли умер бы Сам по Себе естественной смертью. Как Второй Адам Он тоже не был ни смертным, ни бессмертным по человеческому естеству, и потому мог умереть только насильственно. Но сама физическая возможность смерти все-таки оставалась для Него, как и для Адама, хоть и была противоестественной для Него вдвойне — и как для безгрешного Нового Адама, и как для бессмертного Бога.
Если наши предположения верны, то Христос был в уникальной ситуации сравнительно с прочими людьми: смерть не имела над Ним силы, и если телесный состав всех людей после смерти распадается (во время Второго Пришествия и Страшного Суда — мгновенно), то безгрешное Тело Христа, подвластное смерти лишь насильственным образом (и то с согласия Христа, Который, думаю, добровольно испустил дух на Кресте), не могло увидеть ни тления, ни тем более истления. Именно поэтому в Ветхом Завете указано, что кости пасхального агнца не должны сокрушаться. Раны, нанесенные Телу Христа, не могли быть уврачеваны смертью. Именно поэтому кости Спасителя не были сокрушены, а язвы Его — прободенный бок и пронзенные руки и ноги — перешли в вечность как присное напоминание о том, что претерпел Господь за нас грешных.