По поводу новой справы богослужебных книг

Вот тут уже началась занимательная дискуссия: http://www.bogoslov.ru/text/1762795.html

Тема настолько обширная, что тяжело затронуть все проблемы даже обзорно.

1) Необходимо строго различать разные пласты и задачи. Одно дело — миссионерская задача. Другое — язык как культурная ценность. Третье — язык как один из факторов целостности Церкви. По каждому направлению требуется отдельный разговор. Выскажу отдельные мысли, не придерживаясь последовательности и системности.

2) Миссионерские цели. Несомненно, многие цсл тексты не очень понятны. Однако надо различать тексты, к-е на слуху (напр., Литургия, Евангелия, особенно воскресные), и которые читаются редко (напр., минеи). К ним требуется разный подход. Несомненно, даже ч-ку с филолог. образованием не всегда можно продраться сквозь слав. пер. Напр., «независтный источник» можно понять, только сделав обратный перевод и поняв, что «афтонос» означает не только букв. «независтливый», но и «щедрый». Однако в наших храмах очень плохо читают и поют (это справедливо сказано в документе). Но будь даже перевод идеально понятным, а пение и дикция — превосходными, многие ли будут слушать чтение тех же канонов? В это время большинство (ну или многие) идут на помазание, а потом вон из храма. Но допустим, что все стоят, как вкопанные, слушают все до конца и понимают язык превосходно. Много ли слушатели поймут тексты на самом деле, не зная законов греч. риторики, не разбираясь в богословии и т. п.? То есть дело не только и не столько в языке, сколько в комментариях. Наивно думать, что если мы заменим синод. пер. на новояз, люди будут лучше понимать Писание. Требуется изучение его, комментарии. То же относится и к богослужению.
Поэтому с миссионерскими целями лучше каждый раз давать прихожанину книжечку, где будет и сам текст, и его перевод, и комментарии.

3) Сама проблема улучшения перевода. Опять-таки, в документе смешаны абсолютно разные задачи.
а) Одно дело — облегчить цсл тексты путем замены отдельных слов и изменением порядка слов. Я сам был бы именно за такой вариант, хотя, напр., Юнгерова такой вариант не устраивал (он считал это порчей цсл языка, к-я не достигнет своей цели). Сами старые цсл конструкции и морфология особых трудностей, каж., не составляют, но в принципе можно было бы даже и морфологию привести к современным нормам. Главное — быть как можно ближе к традиционному варианту, максимально сохраняя лексику и не трогая без нужды порядок слов.
б) Другое дело — сверка с греч. текстами и древними слав. рукописями. Спрошу я у членов Межсоборного присутствия, готовивших этот документ: а понимаете ли Вы, на что вообще замахиваетесь? Тут целого института будет мало, это работа на многие десятилетия, а кадры где?! С этой работой не справилась в свое время сергиевская комиссия, многие ее варианты оказались хуже, хотя там работали высококлассные специалисты (и прервалась эта работа не только из-за революции).

4) Несомненно, цсл язык является и культурной ценностью, обеспечивающей единое пространство восприятия текстов на протяжении столетий, а также возможность литург. общения на более-менее едином языке с братьями-славянами. Этот фактор входит в противоречие с миссионерскими целями (нац. языки) и с неприятием знаменитой концепцией трех сакральных языков. По сравнению с задачей проповеди Христа этот фактор (культурный) второстепенен. Однако надо понимать, к чему может привести справа. Во-первых, отдельной разработки требуют языковые критерии справы. Во-вторых, мы можем оказаться в ситуации новогреков, когда вообще перестанем воспринимать наше культурное достояние. После демокр. переворота греки напрочь забыли кафаревусу, поскольку димотика являет как параллельный языковой пласт, хотя замену специфическим терминам, каж., не придумали, так и сильно упрощенные синтаксис и морфологию. Русский язык — громадная ценность, и отказ от цсл (а ведь первые реформы, даже ограниченные, важны именно самим своим фактом бытия: псевдоконцепция «сакрального языка», оказавшись разрушенной, неизбежно повлечет дальнейшие попытки полного нового перевода богослужебных текстов на совр. рус. язык) приведет вскоре к дальнейшей культурной манкуртизации населения, у которого и без того урезали изучение рус. языка в школе.

5) Политический и экклезиологический аспект единства Церкви. Несомненно, опираться на язык в этих целях глупо — это значит расписываться в собственном бессилии. Так, католики не развалились от того, что отказались от лат. языка. Однако им не надо было слишком рьяно выступать против латыни. Вполне нормальна ситуация, когда с их короткими мессами совершается несколько подряд на разных языках. И там, где монастыри или приходы предпочли бы оставить латынь, нужно было ее оставить. Однако ситуация с православной экклезиологией такова, что нет единого сдерживающего центра в виде папы. Переводы богослужения на укр. и белорусский (а они, несомненно, появятся) несомненно создадут языковую напряженность, поскольку добавится еще один новый фактор к борьбе за «самостийность».
Но у нас невозможно совершение богослужения сразу на двух языках (дюже службы долгие). Можно доверить Приходам самим выбирать тот или иной вариант, или оставить старый цсл на буднях, а новый — на праздниках (или наоборот). Но возникнет сумятица, ибо народ к этому вряд ли готов, так что в документе подчеркивается необходимость пользоваться только одобренными текстами. Впрочем, будет ли издание новых текстов, в т. ч. сергиевской редакции, означать, что старые запрещаются? Но единоверцы ведь используют старые варианты. Вот эти вопросы остались в документе без ответа.

Поэтому, в качестве краткого итога рассуждений, я бы предпочел ограничиться косметической справой по нормам, предварительно строго выработанным, обсужденным и апробированным, с разрешением оставлять в употреблении и старые тексты (горький опыт русского раскола). Но упор сделать на подготовке комментированных изданий (цсл—русских, без введения рус. пер. в богослужебную практику; аналоги до рев. были, хотя и в виде лишь отд. канонов, даже 3-язычные издания) и на подготовке кадров. Последняя задача не решается в одночасье и в период патриаршества лишь одного человека, это задача долгосрочная. И только потом можно будет (и нужно) создать специал. ин-т (и даже не один, ибо изучение старых слав. рукописей — сама по себе отдельная задача). То есть необходимо разграничить такт. и стратег. задачи.
Задачу просвещения при этом никто не снимает. Ну скажите на милость, много ли пользы будет народу, если он поймет текст богослужения, а самого богослужения не понимает? Лишь немногие могут привести даже символическое толкование богослужения, а уж что говорить про реально-историч. и археологич. смысл? Тут вообще единицы разбираются. В Уставе порой и сами священнослужители с трудом ориентируются. Так стоит ли ломать копья лишь по одному направлению, пренебрегая всеми прочими? Потом потребуется и реформа богослужения, тем более что давно требуется упорядочение практики сокращения служб (не в монастырях). Да и смысл простого присутствия на богослужении (не говорю здесь о Таинствах как таковых) без _реального_ прихода (где прихожане живут нуждами друг друга, помогают друг другу, и т. д.)? Зато негативные последствия — с учетом специфики менталитета и уровня образования нашего народа и духовенства — могут быть самыми печальными. Обсуждение на Богослове.ру это прекрасно демонстрирует. Еще В. С. Соловьев (если не ошибаюсь) говорил, что Православие таково, что вытащишь один камень — все здание обрушится. Так что путь реформ, пусть даже и очень нужных, на который встала ныне РПЦ, должен быть постепенным, осторожным, долгим и основательным, и упаси Боже действовать: «Вынь и положь»!
По мне, так реальные реформы не могут осуществляться без реанимации нормальной приходской жизни. Но этого приказами сверху не достичь, особенно при нынешней ликвидации даже остатков демократии. Реальный путь, на мой взгляд, — это возвращение к заветам, практике и постановлениям Собора 1917/1918 гг. — эпохального события в истории РПЦ, нынче полностью похеренного.