![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
О нашей славистике, или как Паисий Величковский «Лествицу» переводил...
Размышляя о церковнославянском переводе «Глав о любви» Максима Исповедника, наткнулся на диссертацию Т. Г. Поповой (ее личная страница на Академии здесь), где на с. 204 она опровергает утверждение почтенного археографа Круминга (вполне согласующееся с моими наблюдениями над церковнославянскими редакциями «Глав о любви» прп. Максима Исповедника), что не было многих древних переводов «Лествицы» Иоанна Синайского, но был один перевод в разных редакциях. Далее Попова утверждает, что было множество переводов «Лествицы», в том числе позднейших, среди последних — перевод прп. Паисия Величковского.
Волею судеб я в последний год немного вник в «творческую лабораторию» Паисия и могу утверждать, что это мнение Поповой прямо противоречит всему, что я узнал о переводческих методах Паисия. Я настолько был поражен, что старец сам якобы перевел заново «Лествицу», что решил проверить это смелое утверждение.
Сначала я прочитал две статьи Т. Г. Поповой на эту тему (они есть на «Академии») — и удивился, что, обвиняя Круминга в голословности («не содержится аргументации»), сама Попова, тем не менее, также не предоставляет никаких доказательств в пользу своих утверждений. Например, она перечисляет несколько греческих изданий «Лествицы», но не устанавливает, каким именно изданием пользовался Паисий. Она нашла якобы ту самую греческую рукопись, которой пользовался Паисий (выписывая из нее отдельные чтения), но не приводит ни одной цитаты в пользу своего утверждения и не сопоставляет эту рукопись с печатными изданиями. Говоря о «текстологии», Попова перечисляет состав рукописей вместо того, чтобы анализировать конкретные тексты и разночтения! Я не нашел в обеих ее статьях никаких текстологических подтверждений тому, что Паисий переводил самостоятельно, ни одного примера.
Наконец, я решил сравнить нямецкую рукопись 285, в которой отражена сверка и правка Паисия, с какой-нибудь церковнославянской рукописью «Лествицы». Самое доступное собрание — ТСЛ в РГБ. И вот взяв наугад рукопись 304.I.156, я сравнил так же наугад начало второй степени (л. 17 об. ТСЛ и л. 12 в Ням.). Нет никаких сомнений, что в качестве «основы» у Паисия именно древний перевод «Лествицы». Старец, по своему обыкновению, сверял его с греческими рукописями и каким-то греческим изданием (это известно из свидетельств его учеников) — а также с другими церковнославянскими редакциями, как о том пишет дорев. ученый Н. А. Попов. Другой дорев. ученый, А. И. Яцимирский, прямо утверждает, что Паисий правил древний перевод (все эти цитаты есть в статьях Поповой). Сверка других фрагментов подтверждает этот вывод.
Что же мы видим в итоге в статьях Т. Г. Поповой? Ничем не подтвержденное утверждение о том, что Паисий перевел «Лествицу», хотя достаточно было бы сопоставить тексты в Нямецкой рукописи с древними редакциями, чтобы убедиться в обратном. Но тогда пришлось бы проводить кропотливую исследовательскую работу, устанавливая, какими именно церковнославянскими редакциями пользовался Паисий, каким греческим изданием (и рукописями), каков был характер правки (насколько существенна и какого рода)... Впрочем, я сомневаюсь, что Попова в нужной мере владеет греческим, поскольку в ее совместной статье с О. Б. Страховой по 150 главам Макария вся греческая часть написана Страховой. Вместо этой реальной текстологической работы мы видим в статье массу самой разнородной информации, не относящейся к существу дела (либо относящейся косвенно), но создающей иллюзию большой учености.
Тот же самый методологический дефект виден и в диссертации Т. Г. Поповой. Она выделяет несколько древних переводов «Лествицы» (причем каждый имел много редакций), но нигде не сравнивает тексты, ограничиваясь примерами отдельных слов (что в корне неверно).
Итак, человек много лет занимается текстами «Лествицы», написала докторскую (!) диссертацию по этой теме, издала несколько книг и множество статей, преподает в университете — но насколько это все соответствует действительности, если человек не может отличить новый перевод от редакции?!
В итоге мне даже стало жалко П. Б. Жгуна, на которого я обрушился со строгой критикой, хотя по сути он сделал гораздо больше, оцифровав рукописи Паисия и его окружения в разных мировых хранилищах и составив каталог нямецких рукописей, пусть во многом кривой и косой. Причем сделал подвижнически, преодолевая тяжелые болезни. Что мы можем требовать от неспециалиста в данной области, если такие «специалисты», как Т. Г. Попова, вводят общественность (включая того же Жгуна) в заблуждение?
Жалкое зрелище представляет наша «славистика» и «русистика», за немногими исключениями. В советский период ученые, как правило, плохо знали греческий и совсем не знали богословие и патрологию, что приводило к существенным проблемам (и пробелам) при работе с переводной богословской и аскетической литературой. Казалось бы, после снятия всех ограничений (греческий стал преподаваться во многих вузах, тогда как в советский период — только в 3–4 университетах мизерному количеству «классиков»; нет больше духовной цензуры) эти недостатки могли быть изжиты — но мы видим прежнюю стагнацию. Почему так — не знаю (общая деградация всего и вся?).
Волею судеб я в последний год немного вник в «творческую лабораторию» Паисия и могу утверждать, что это мнение Поповой прямо противоречит всему, что я узнал о переводческих методах Паисия. Я настолько был поражен, что старец сам якобы перевел заново «Лествицу», что решил проверить это смелое утверждение.
Сначала я прочитал две статьи Т. Г. Поповой на эту тему (они есть на «Академии») — и удивился, что, обвиняя Круминга в голословности («не содержится аргументации»), сама Попова, тем не менее, также не предоставляет никаких доказательств в пользу своих утверждений. Например, она перечисляет несколько греческих изданий «Лествицы», но не устанавливает, каким именно изданием пользовался Паисий. Она нашла якобы ту самую греческую рукопись, которой пользовался Паисий (выписывая из нее отдельные чтения), но не приводит ни одной цитаты в пользу своего утверждения и не сопоставляет эту рукопись с печатными изданиями. Говоря о «текстологии», Попова перечисляет состав рукописей вместо того, чтобы анализировать конкретные тексты и разночтения! Я не нашел в обеих ее статьях никаких текстологических подтверждений тому, что Паисий переводил самостоятельно, ни одного примера.
Наконец, я решил сравнить нямецкую рукопись 285, в которой отражена сверка и правка Паисия, с какой-нибудь церковнославянской рукописью «Лествицы». Самое доступное собрание — ТСЛ в РГБ. И вот взяв наугад рукопись 304.I.156, я сравнил так же наугад начало второй степени (л. 17 об. ТСЛ и л. 12 в Ням.). Нет никаких сомнений, что в качестве «основы» у Паисия именно древний перевод «Лествицы». Старец, по своему обыкновению, сверял его с греческими рукописями и каким-то греческим изданием (это известно из свидетельств его учеников) — а также с другими церковнославянскими редакциями, как о том пишет дорев. ученый Н. А. Попов. Другой дорев. ученый, А. И. Яцимирский, прямо утверждает, что Паисий правил древний перевод (все эти цитаты есть в статьях Поповой). Сверка других фрагментов подтверждает этот вывод.
Что же мы видим в итоге в статьях Т. Г. Поповой? Ничем не подтвержденное утверждение о том, что Паисий перевел «Лествицу», хотя достаточно было бы сопоставить тексты в Нямецкой рукописи с древними редакциями, чтобы убедиться в обратном. Но тогда пришлось бы проводить кропотливую исследовательскую работу, устанавливая, какими именно церковнославянскими редакциями пользовался Паисий, каким греческим изданием (и рукописями), каков был характер правки (насколько существенна и какого рода)... Впрочем, я сомневаюсь, что Попова в нужной мере владеет греческим, поскольку в ее совместной статье с О. Б. Страховой по 150 главам Макария вся греческая часть написана Страховой. Вместо этой реальной текстологической работы мы видим в статье массу самой разнородной информации, не относящейся к существу дела (либо относящейся косвенно), но создающей иллюзию большой учености.
Тот же самый методологический дефект виден и в диссертации Т. Г. Поповой. Она выделяет несколько древних переводов «Лествицы» (причем каждый имел много редакций), но нигде не сравнивает тексты, ограничиваясь примерами отдельных слов (что в корне неверно).
Итак, человек много лет занимается текстами «Лествицы», написала докторскую (!) диссертацию по этой теме, издала несколько книг и множество статей, преподает в университете — но насколько это все соответствует действительности, если человек не может отличить новый перевод от редакции?!
В итоге мне даже стало жалко П. Б. Жгуна, на которого я обрушился со строгой критикой, хотя по сути он сделал гораздо больше, оцифровав рукописи Паисия и его окружения в разных мировых хранилищах и составив каталог нямецких рукописей, пусть во многом кривой и косой. Причем сделал подвижнически, преодолевая тяжелые болезни. Что мы можем требовать от неспециалиста в данной области, если такие «специалисты», как Т. Г. Попова, вводят общественность (включая того же Жгуна) в заблуждение?
Жалкое зрелище представляет наша «славистика» и «русистика», за немногими исключениями. В советский период ученые, как правило, плохо знали греческий и совсем не знали богословие и патрологию, что приводило к существенным проблемам (и пробелам) при работе с переводной богословской и аскетической литературой. Казалось бы, после снятия всех ограничений (греческий стал преподаваться во многих вузах, тогда как в советский период — только в 3–4 университетах мизерному количеству «классиков»; нет больше духовной цензуры) эти недостатки могли быть изжиты — но мы видим прежнюю стагнацию. Почему так — не знаю (общая деградация всего и вся?).
no subject
Всего Вам самого доброго,
Т.Г.
no subject
Благодарю за переписку.